Они вонзили мне шило в самое горло...

Ангелы господни! Это вы опять? Ну, конечно, мы. А знаете что, ангелы? Что? Тяжело мне. Венечке Ерофееву 70 лет, как много! – опять запели ангелы. Темно и плохо, пусть хоть кто-нибудь выпьет за меня, все легче станет.  

24 Октября 2008 00:30:00

Они вонзили мне шило в самое горло

Ангелы господни! Это вы опять? Ну, конечно, мы. А знаете что, ангелы? Что? Тяжело мне. Венечке Ерофееву 70 лет, как много! – опять запели ангелы.

Темно и плохо, пусть хоть кто-нибудь выпьет за меня, все легче станет.

 
А Модест-то Мусоргский! Бог ты мой, а Модест-то Мусоргский! Вы знаете, как он писал свою бессмертную оперу Хованщина? Это смех и горе. Модест Мусоргский лежит в канаве с перепою, а мимо проходит Николай Римский-Корсаков, в смокинге и с бамбуковой тростью. Остановится Николай Римский-Корсаков, пощекочет Модеста своей тростью и говорит: "Вставай! Иди умойся, и садись дописывать свою божественную оперу "Хованщина".
 
24 октября, исполняется 70 лет Венедикту Ерофееву. Об этом будем вспоминать в субботу, 25 октября в 12.00 у старого здания пединститута, где учился и как всегда был изгнан Венедикт Ерофеев. Там, кстати, до сих пор стоит бюст советского цензора Лебедева-Полянского, сверлящего взглядом в упор Золотые Ворота.
 
И если я когда-нибудь умру - а я очень скоро умру, я знаю - умру, так и не приняв этого мира, постигнув его вблизи и издали, снаружи и  изнутри, постигнув, но не приняв, - умру и Он меня спросит: "Хорошо  ли  было  тебе там? Плохо ли тебе было?" - я буду молчать, опущу глаза и буду молчать,  и эта  немота  знакома  всем,  кто  знает исход  многодневного  и  тяжелого похмелья. Ибо жизнь человеческая не есть  ли  минутное  окосение  души?  и затмение души тоже? Мы все как бы пьяны,  только  каждый по-своему,  один выпил больше, другой меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира. Одного уже  вытошнило,  и ему хорошо, а другого только еще начинает тошнить. А я - что  я?  я  много вкусил, а никакого действия, я даже ни разу как следует не  рассмеялся,  и меня не стошнило ни разу. Я, вкусивший в этом мире столько, что теряю счет и последовательность, - я трезвее всех в этом мире; на  меня  просто  туго действует... " Почему же ты молчишь?" - спросит меня Господь, весь в синих молниях. Ну, что я ему отвечу? Так и буду: молчать, молчать...

Умер в Москве 11 мая 1990.

 

смотрите также

показать больше статей